Творяне

Когда я работал в геологоразведке, мы постоянно пропадали в тайге. До того привыкли, что в город нас и не тянуло. Свобода! Прекрасная природа! Воздух чистейший, целебный, вода хрустальной прозрачности. Звери, птицы - наши братья-сёстры. И главное - минимум условностей, ничего лишнего. Любая лишняя вещь, если она даже туда к нам случайно попадала, совсем не приживалась. Как говорится, за ненадобностью. 

Каждый раз, проходя мимо этого захудалого магазинчика, вижу толстого коротконогого мужика в военном бушлате — охранник. Не был бы он самим собой, если бы в его гнилых зубах не дымилась курительная трубка. Стоит в одиночестве, сунув руки в карманы или болтает со знакомыми, трубку изо рта не вынимает, изображая пыхтящий паровозик и заодно — охранника. Исполнять тут нечего — только изображать, потому что и охранять нечего. Тебе платят, вот и стой, кури себе целый день до одурения.

Весь день мой танковый десантный отряд гонится за ускользающим противником. Фронта, как такового, уже нет. Но отдельные немногочисленные группы фашистов продолжают упорно сопротивляться. Так с короткими схватками, подавляя сопротивление, выходим к реке. Атаковать не можем. Крутой берег для наших боевых машин непреодолим. Дорога, ведущая к берегу, перегорожена двумя взорванными «тиграми». Это место пристреляно – с того берега. Из городских развалин, как пёс из подворотни, тявкает миномёт. Мины ложатся вокруг «тигров» и не дают нам оттащить их в сторону.

Мысли, как бесцельно шатающаяся шпана, бродят по переулкам памяти. Не понять, откуда появляются вдруг, куда пропадают бесследно, наследивши в душе изрядно. Случается – повеселят, насмешат казусными сценками из далёкого ретро. И поразишься вдруг, сколько драгоценного отведённого нам судьбой времени мы растрачивали зря. И не по своей воле, а по воле «великой партии».

В апреле, как только солнце в силу войдёт, как только воробей за вешнюю распевку примется, поднимал я своих малышей - пора идти на свидание с журавлём. И он, небось, уже поскрипывает, не так грустно, как в студёное непогодье.

Наконец-то появилась возможность осуществить свое желание — съездить на рыбалку.

Отец говорил, что прошёл две войны, Первую мировую и Гражданскую, после всего этого вернулся на родину, начал строить себе дом. Вошёл в него в 1920 году уже женатым. В честь новоселья на меже посадил сосёнку. Она прижилась быстро, потому что отец выкапывая её в лесу за рекой, целый пласт земли прихватил, чтобы корни не повредить. Сосёнка ранним утром на меже огородной проснулась - что-то место незнакомое, а на Полярную звезду, ещё заметную на светлеющем небе, посмотрела  - на месте звезда. Ну и славно, стану здесь жить, на просторе. 

Всякая болезнь, по определению, должна лечиться. Если она даже не предполагает лечение или её хозяин слышать не хочет об исцелении, наоборот - мечтает страдать от сладкого недуга, то это уже не болезнь, а мания. Желающие заполучить редкий диагноз и название придумали необычное - «звёздная болезнь»! - не псориаз, не геморрой, а звёздная болезнь - звучит! 

Отец рассказывал, повадился цыган за деревенской молодухой подглядывать. То у реки её подловит, то у баньки. Давай, мол, встретимся и всё такое. 

Сразу после войны в нашем посёлке был один случай, всех жителей не на шутку напугавший. 

Сказки, как и песни, - душа народа. Да ведь и правда. В сказках люди живут и действуют точь-в-точь, как живут и действуют в самой реальности. Дедушка наш, Александр Ефимович, чрезвычайно редко со своими внуками общался. И совсем не по причине какой-то особой нелюдимости. Просто был отстранённый. Он с нами не особо разговаривал, и у нас не было в нём ни какой нужды. 

Как в тучах демоны клубят,

Под латы холод влез.

Скажи, мой рыцарь, что тебя

Так манит в тёмный лес?

За стенами замка прохладная осенняя ночь, в кабинете топится камин. В трепещущем пламени потрескивание дров придаёт особенный оттенок тишине – верной спутнице размышлений. Вздрагивают огоньки над фитилями свечей в шандале. У окна, кутаясь в меховую накидку, стоит худощавый мужчина лет сорока. В тёмном стекле нечётко, словно в помутневшем от старости зеркале, отражается слегка вытянутое лицо; в игре оранжевых бликов угадываются подкрученные усы, бородка клинышком, высокий лоб с глубокими залысинами. Мужчина, улыбнувшись размытому отражению, проводит ладонью по коротко остриженным волосам, отрывается от окна, возвращается к рабочему столу, где в деревянном пенале теснится стопа исписанных листов. Можно ли считать работу завершённой? Нет, конечно, нет – эта рукопись, как промежуточный итог размышлений, а размышления человеческие – заботы пытливого разума – завершаются только вместе с жизнью. Название труду сложилось как бы само собой – «Les Essais» («Опыты»).