Удивительный Гоголь

Давно хотелось пропеть звонкие дифирамбы, протрубить торжественный гимн, высказать идущие от сердца самые похвальные слова Николаю Васильевичу Гоголю. И пусть моё желание кому-то покажется странным, мол, с какой стати, с чего вдруг возникла такая потребность возвеличивать и без того гениального, всем миром признанного писателя. Однако, в последние годы в моём сознании нарастала и созрела твёрдая убеждённость, что Гоголь многими и во многом не понят и недооценён. Редчайший ум, широчайший круг знаний и не просто теоретических, но сугубо практических, словно он в свои сорок три (всего-то!) года прожил сорок три полных жизни в образах, в ипостасях сорока трёх мудрых, тороватых людей.

Как же глубоко Николай Васильевич умел проникать в культуру и быт людей, до каких тонкостей и нюансов характеров мог доходить, видеть, слышать и с ювелирной точностью, с исключительным изяществом изображать на бумаге. Читаешь его тексты и не видишь слов - полная иллюзия, что перед твоим внутренним зрением разворачиваются красочные  картины, живые картины, в них всё движется, дышит, страдает и смеётся.

Удивительно, но Гоголь и через двести лет - наш современник, писал о сегодняшних проблемах, чувствуя их острее, чем кремлёвские политики, глубже и масштабнее.

...Дежурные слова о гении Николая Васильевича не годятся. Разве найдётся ещё такой писатель с философским складом ума, который бы сумел всего в одном (!) предложении (правда, занявшем целую страницу) изобразить все прелести, всё богатство русского языка, на котором сегодня, к сожалению, русские перестают говорить.

Вот оно удивительное предложеньице из гениального творения Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями».

«...Сам необыкновенный язык наш есть ещё тайна. В нём все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твёрдых до самых нежных и мягких, он беспределен и может, живой, как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны - выбирая меткие названия из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность, таким образом, в одной и той же речи восходить до высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт и который недаром был на время позабыт нашим лучшим обществом: нужно было, чтобы выболтали мы на чужеземных наречиях всю дрянь, какая ни пристала к нам вместе с чужеземным образованием, чтобы все те неясные звуки, неточные названия вещей - дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, - не посмели бы помрачить младенческой ясности нашего языка и возвратились бы мы к нему уже мыслить и жить своим умом, а не чужеземным».

...Совершенно логично поступил Николай Васильевич, что сжёг второй том «Мертвых душ». Это не было минутным порывом. Требовательнейший к себе мастер слова, он не мог допустить ни одного повтора ситуации, образа, а во втором томе такие ситуации не только могли случаться, они неизбежно были. Поэтому рука писателя не дрогнула, и рукопись полетела в огонь, демонстрируя нам крепкую силу духа великого мастера.

Автор: Иван КОСТРОВ, ветеран.