ЗВОНАРЁВЫ С ДВОЙНЫМ ДНОМ

Мысли, как бесцельно шатающаяся шпана, бродят по переулкам памяти. Не понять, откуда появляются вдруг, куда пропадают бесследно, наследивши в душе изрядно. Случается – повеселят, насмешат казусными сценками из далёкого ретро. И поразишься вдруг, сколько драгоценного отведённого нам судьбой времени мы растрачивали зря. И не по своей воле, а по воле «великой партии».

К примеру, половину той далёкой жизни просиживали на всевозможных собраниях. Они сегодня кажутся карикатурными. А тогда считались неотъемлемой частью производственного процесса в любом трудовом коллективе. Существовали даже нормы, сколько в месяц, в год должно пройти таких–то и таких–то собраний.

На них и роли всем участникам были распределены почти пожизненно. Этот – председатель, эта – секретарь, протоколы весьма ловко стряпает, этот – записной оратор, глаголет истины, от которых никому ни жарко, ни холодно, зато громко, красиво, и галочка жирная поставлена. А до того что зря время спалили, которое уже никогда не вернёшь, никому дела не было.

Наш начальник Иван Петрович Дубасов доклад читал в своей обычной манере – галопируя. Если бы ему доверили играть в оркестре, то дали бы непременно ударные инструменты. Хорошо было уже то, что Дубасов понимал: его никто не слушает, коллектив един в желании, как бы скорее смыться домой.

Не дурак был и председательствующий. Не поднимая глаз над бумажкой, он без запинки прочитал скороговорку, ставшую крылатой:«Ктозактопротивктовоздержалсяпринятоединогласно».

– А теперь, чтобы самих себя не задерживать, быстренько прошу желающих выступить, – сказал председатель и без паузы объявил: – Слово предоставляется известному токарю товарищу Звонарёву.

Из самой гущи масс поднялся округлый человек, с шарфом на шее, споро, но без суеты прошёл на сцену и домовито лёг на трибуну, пощелкав при этом по носу микрофона.

– Товарищи, друзья! – произнёс он с прононсом, прислушиваясь и как бы проверяя работу усилителей. Они грохотали, словно звери, раскатывая голос Звонарёва по всем закоулкам.

Оратор расправив плечи, разгладил листы речи и затрубил:

– Наш сплочённый коллектив, взяв повышенные обязательства и встав на трудовую вахту, добился на сегодняшний день определённых успехов. И всё это благодаря заботе лично Ивана Петровича о людях труда.

Звонарёв отхлебнул из стакана и ещё не успел поставить его на место, как вновь заговорил, не открывая рта:

– Сколько же, ребята, терпеть будем это форменное безобразие?! В душевой холодрыга! Грязной воды всегда по колено! Мы что, бобры, что ли?! Сюда Дубасова затащить – пусть поплавает.

После такой тирады Звонарёв непонимающе выкатил глаза, распахнул рот, да так и остался стоять столбом. А голос его гулял по проснувшемуся залу.

– Ему что, нашему Ивану Петровичу, бюрократу несчастному, ему только цифру подавай, чтобы она в отчёте привлекательно смотрелась...

Звонарёв ошалело оглянулся на президиум, где багровел Иван Петрович. Ужас охватил бедного оратора. Облапал он микрофон обеими руками и сжал, что есть силы. Потом сорвал шарф, который ему голосовые связки берёг, и лихорадочно принялся заматывать микрофон. Но всё было напрасно. Его двойник не унимался:

– Пусть бы Дубасов хоть раз пообедал вместе с нами в рабочей столовой, его бы всю оставшуюся жизнь изжога мучила.

Под нарастающий весёлый гул зала Звонарёв начал медленно оседать, втягивая голову в плечи. За трибуной рухнул на пол и по–пластунски пополз за кулисы, под рояль.

Лёжа там в тёмном углу, слушая громовые раскаты аплодисментов, он вдруг отчётливо вспомнил, что эту злополучную речь «толкнул» сегодня в бытовке своего цеха. И недаром, значит, вертелся рядом радист Куропаткин – всё записал!

Что теперь будет?!

…Какое достижение, что нынче все былые пустопорожние собрания отмерли, остались только в болезненной памяти уходящего поколения хомо советикус!

Автор:Иван КОСТРОВ, ветеран.